560
Ф. ЭНГЕЛЬС
что родился в век большого медведя. Действительно, надо быть честным, «безыскусным», как говорят англичане, медведем, чтобы так чуять на каждом шагу лицемерие злонравного света. Куда бы ни повернулся большой медведь, повсюду он натыкается на лицемерие. С ним дело обстоит, как с его предшественником в «Парке Лили» 171:
Но ах! Вот я на перекрёстке
И отовсюду слышу смех
И вижу мишуру и блёстки.
Я убегаю ото всех,
Я не хочу,
Ворчу,—
Но снова я на перекрёстке
И вновь гляжу вокруг,
Ворчу и вдруг
Повёртываю с перекрёстка вспять
И возвращаюсь, наконец, опять.
Вполне естественно, ибо как избежать лицемерия в нашем до основания испорченном обществе! Но это грустно!
«Каждый может быть medisant, suffisant, perfid, malizios* и всем, чем угодно, потому что найдена подобающая форма» (стр. 145).
Можно положительно прийти в отчаяние, в особенности, если быть Ursa Major!
«Увы! Осквернена ложью также и семья… нить лжи проходит через семью и передаётся по наследству из поколения в поколение».
И горе, трижды горе, главам семей в немецком отечестве!
Он сразу бесноваться начинает,
Могучий дух сквозь ноздри излетает,
Натура дикая видна —
и Ursa Major опять становится на задние лапы:
«Будь проклято, себялюбие! В каком страшном виде витаешь ты над головами людей! С твоими чёрными крылами, с пронзительным карканьем… Проклятие себялюбию!.. Миллионы и миллионы бедных рабов… плачущих и рыдающих, жалующихся и сетующих… Проклятие себялюбию!.. Проклятие себялюбию!.. Шайка жрецов Ваала… Чумное дыхание!.. Проклятие себялюбию!.. Чудовище себялюбия…» (стр. 146—148).
К работе непривычен,
Скребу затылок жёсткий мой.
Любое деревцо смеётся надо мной!
Я жалуюсь лужайке для крикета
С кокетливо подстриженной травой;
Но букс мне кажет нос в ответ на это, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* — злословным, гордым, вероломным, коварным. Ред.
